В декабре закончатся съемки фильма "Пустота" татарстанского режиссера Павла Москвина – "притчи об искуплении грехов". В интервью "Idel.Реалиям" Москвин рассказал о том, какие события взяты за основу фильма, в чем его главный месседж и как должен развиваться татарстанский кинематограф. Кроме того, режиссер поделился своим мнением относительно религии и веры и назвал одну из причин, из-за которой у него изменилось отношение к кавказцам.
25-летний выпускник Казанского государственного университета культуры и искусств Павел Москвин вместе со своей командой завершают съемки (проводятся в Татарстане) полнометражного фильма "Пустота" – "притчи об искуплении грехов". Над сценарием фильма Москвин начал работать еще в 2010 году, который должен был рассказать о том, что чувствуют люди, которые не могут найти свое место в системе деления по национальности и вере. Фильм рассказывает историю солдата, который вернулся домой и пытается найти свое место в жизни после пережитого ужаса войны. Над фильмом работают студенты и выпускники Казанского государственного университета культуры и искусств.
Павел Москвин рассказал "Idel.Реалиям" в чем главная идея фильма, какие события взяты за его основу, и почему в республике молодым режиссерам не так просто получить грант Минкульта Татарстана.
– В начале сентября 2015 года вы написали, что с 2012 года, после неудачной работы, больше не снимали фильмы. Вы указали, что фильмом "Пустота" хотите доказать себе, "а может, и другим", что чего-то стоите. Кроме того, вы сообщили, что "эта работа станет либо окном в большое будущее, либо финальным аккордом в данной сфере". Однако совсем недавно вы, отвечая на вопрос о том, как отреагируете на то, если фильм "провалится", отшутились. Объясните, где правда.
– Время идет, жизнь меняется. И так бывает, что меняются и приоритеты. 2016 год оказался для меня совершенно сумасшедшим – меня проперло на творчество. Знакомство с одним человеком 5 января на меня очень повлияло, и я придумал историю, которую в будущем хочу рассказать через фильм.
– Правильно ли я понимаю, что вы подвержены влиянию?
– Я человек творческий, надеюсь, и очень сильно подвержен внешним факторам – я человек эмоциональный, и на меня может повлиять очень много вещей. Например, у нас летом был кризис с фильмом – мы потеряли одного члена команды, что на меня очень повлияло. Мы с командой тогда очень сильно поссорились, но из-за случившейся трагедии объединились и поставили себе цель – несмотря ни на что, закончить фильм.
Хочется отметить, что мы уже год в производстве – это тяжело, тяжело держать людей, им тоже хочется заниматься чем-то другим, а не только моим фильмом. Поэтому это все навалилось, и лето было для нас не самым лучшим временем.
– Продолжая тему влияния на вас. Не знаю, правда это или нет, но мне кажется, что когда режиссер или сценарист готовит фильм, его на это что-то или кто-то подталкивает. Что послужило толчком снять именно такой фильм?
– Мы отталкиваемся от второй чеченской войны. Но об этом в фильме не говорится и нация никак не упоминается – у нас у персонажа, противника героя на войне, даже нет кавказского акцента. Я встречался с ветеранами – в основном чеченской войны, плюс были афганцы. Я отталкивался именно от второй чеченской войны, поскольку родился только в 1991 году, и когда мне было лет десять, была вторая чеченская кампания. Те настроения жителей на гражданке я видел, в том числе обострение отношения к нации.
– Вы аполитичный человек?
– Если говорить про фильм, то он пропагандирует гуманизм в обществе – против любой войны – и мир между религиями. Я показываю, что в мусульманской религии нет ничего плохого. Я сам полукровка, мама у меня мусульманка. Если говорить о политике вообще, то сейчас я бы сказал, что я больше аполитичный человек. А так я, конечно, пережил время, когда был против системы, когда Навальный был популярным и писал в ЖЖ. Я все это читал и верил, а потом он стал меня немного разочаровывать… Может, российская пропаганда сработала, что у него есть какие-то темные дела.
– Вы начали снимать фильм в 2015 году – как раз тогда, когда шла война в Украине. Те события не повлияли на вас или фильм?
– Нет, на фильм та война никак не повлияла.
– А лично на вас?
– Мне кажется, если и повлияла, то незначительно. А так, эта война повлияла на проект с финансовой точки зрения – техника стала дороже из-за курса доллара. Но я успел купить объективы по старой цене.
– Тема нации и религии тоже, наверное, неспроста появилась в вашем фильме. Связано ли это с тем, что в последние годы в России наблюдается некий всплеск разногласий между конфессиями? Откуда вы все-таки взяли тему нации и религии?
– В 2014 году я точно для себя решил, что запущу фильм – тогда я поднял свой сценарий (он был написан еще в 2012-м) и добавил больше хорошего отношения к кавказцам. Случилось так, что однажды ночью на меня с другом напали три отморозка. Я не знаю, чем это все закончилось, но остановилась машина, из которой вышли кавказцы, и заступились за нас. После этого я понял, что не нация плохая, а люди плохие.
– А какое отношение к этой нации было в первоначальном варианте сценария?
– У меня было несколько сюжетных линий, и национальные нотки ни к чему не приводили, а сейчас проходят какой-то драматургической цепочкой. Например, герой совершает какой-то поступок, и он для себя решает, что не нация виновата, а люди. То же самое с религией. В фильме герою достаточно тяжело относиться к мусульманской религии, поскольку он воевал с мусульманами (а сам герой себя позиционировал атеистом), но потом через некоторые детали у него происходит душевное искупление.
Я не хочу сказать, что по первому сценарию я бы говорил, что какая-то нация плохая, но возможно так бы получилось – сценарий был очень сырой, недоработанный, и все линии никуда не приводили. По первому сценарию фильм был больше чернушный, а сейчас он более добрый.
– Вы режиссер, вы сценарист, вы главный. Вы считаете, что режиссер имеет право навязывать свое отношение (которое у вас в свое время изменилось) к чему-то зрителям?
– Манипулировать сознанием зрителя, вы имеете в виду?
– Если вам будет угодно.
– Это наша работа – мы направляем зрителя. Есть и драматургические приемы, и монтажные приемы, как можно повлиять на зрителя – все это в СССР давно изучено – благодаря кино тогда очень сильно промывали мозги.
– Какой основной месседж вашего фильма? Что вы хотите донести до зрителя?
– В мире из-за ИГИЛ (организация запрещена в РФ) вновь появилось очернение мусульманской религии. Мы же своим фильмом показываем, что в этой религии нет ничего плохого. Я за мир между нациями, конфессиями и верой. Я для себя отделяю религию и веру – я бы не назвал себя религиозным человеком, но назвал бы верующим. И я пытаюсь донести это в своем фильме.
"Пустота"– это история об искуплении грехов. Я за то, чтобы человек всегда исповедовался – не в том плане, чтобы сходить в церковь, а искупить свои грехи. Я пытаюсь донести, что человек не без греха и должен измениться – на протяжении всего фильма я показываю это.
– Эти ваши слова про мир между религиями прекрасно укладываются в посылы Путина, Минниханова, Шаймиева – толерантность и мир между религиями. В Татарстане так это вообще мейнстримовая тема. Вы хотите быть мейнстримом или просто так сложилось?
– Возможно, на это повлияло то, что я воспитывался в Татарстане – у меня это сидит под коркой.
– Вы говорили о том, что прочитали Коран перед тем, как начать снимать. Что вы почерпнули из этой книги?
– Там есть много противоречий. Так же как и в Библии. Насколько я знаю, есть старые суры, а есть какие-то более новые. Старые как раз более радикальные – по крайней мере в переводе именно так. У нас есть сцена, когда противник героя говорит ему: "Зачем ты сюда приехал, татарин?" Я поменял несколько фраз в этом диалоге, которые довольно сильно меняют контекст. Правда, возможно, зритель и не заметит.
– Вы много общались с ветеранами боевых действий. Как эти беседы повлияли на фильм, кроме того, что один из ваших диалогов полностью в нем процитирован?
– Когда я разговаривал с ветеранами, я задавал больше вопросов о гражданке, нежели о войне. Мне было интересно, как они жили после войны – мой-то фильм как раз об этом. Я разговаривал с ними в 2012 году. Тогда я был неопытным, до этого ни у кого не брал интервью. И когда я потом переслушивал, мне было так стыдно (смеется). Мне повезло, что люди были очень открытыми. Мне тогда, в 2012 году, показалось, что у меня не получилось сделать так, как хотелось – я хотел услышать от них то, что хотел сам, но не услышал. И разочаровался. А потом в 2014 году, когда я решил поднять сценарий, я переслушал записи. Я был в шоке – оказывается, такие крутые вещи записал, это такой уникальный материал. То есть я вырос, поумнел.
– В Татарстане уже уйму лет говорят, что необходимо поднимать местный кинематограф. Вы видите какие-то подвижки в этом вопросе?
– Мне кажется, пока рано об этом говорить. Наши дяди-старики (режиссеры) – в основном документалисты. В Татарстане кинематограф есть, но он документальный. Игрового – почти нет, полнометражного – тем более. А так, у нас же можно по пальцам пересчитать режиссеров. Но как только наступил Год кино, министерство начало давать деньги на полный метр.
– И вам не дали, поскольку ваш фильм "Пустота", как вы говорили ранее, оказался неформатом для Минкульта Татарстана. Кроме того, вы сказали, что в республике "свои взгляды на местный кинематограф". Какие они, по вашему мнению?
– По мнению Минкульта России, нужно снимать плакаты. Так же и в Татарстане. Снимать, по их мнению, надо такие фильмы, которые будут пропагандировать только хорошее. Должно быть, что Татарстан – клевая республика, у нас все хорошо и красивые города.
– Насколько я знаю, несмотря на то, что ваш фильм снимался в Татарстане, зритель этого не заметит.
– Рассказываю смешную историю, по которой уже тогда можно было понять, что грант на фильм мне никто не даст. Мою работу могли забраковать еще на этапе отбора, потому что какая-то женщина сказала такую фразу, как мне передали: "Альметьевск – такой красивый город, почему они сняли его таким мрачным?".
– Так не видно же, что это Альметьевск!
– Значит, она знала, что какие-то эпизоды мы снимали там. Вот этой цитатой и можно охарактеризовать, какой формат нужен Татарстану. Им нужно, чтобы все было красиво, чтобы больше рассказывали о республике. Кроме того, когда я выступал с презентацией фильма, чтобы получить грант, один из членов жюри меня затопил. Он сказал, что все красиво, круто снято, но…Меня спросили: "Почему у вас издатель кидает героя? Вас что, издатель обидел, почему вы так к нему относитесь?".
– Правильно ли я понял, что в вашем фильме герой хочет написать книгу, но издательство не позволяет ему это сделать? То есть жюри подумало, что вы намекаете на какое-то конкретное издательство или что?
– Нет, что я обижен на издательство.
– Вы в интервью говорили о том, что в Татарстане в части кинематографа "есть проблема со вкусами, зашоренность такая колхозная". Откуда она, на ваш взгляд? В чем корень проблемы?
– Решение одно и оно банальное – необходимо давать дорогу молодым. Потихоньку начинают, но пока гранты в основном дают старой татарстанской школе. Гранты получают проверенные режиссеры.
На самом деле, то, что мы обсуждаем, – это проблема любого регионального кино. У некоторых есть мнение, что мы должны крутиться в своем регионе, и нам не надо выходить на российский рынок. Что нам это якобы не нужно, потому что мы не сможем конкурировать на российском рынке. И такая позиция пока доминирует в республике и других регионах. Можно хотя бы попробовать давать гранты лучшим выпускникам на дебют. Хотя бы по миллиону рублей.
– Мэр Казани Ильсур Метшин в октябре заявил, что Казань может стать центром кинопроизводства в СНГ и странах Восточной Европы. Вы в одном из интервью говорили, что уезжать из Казани молодым режиссерам смысла нет, поскольку здесь дешевле техника, дешевле декорации…
– Если сюда приедут снимать москвичи, я не знаю, во что это превратится.
– А предпосылки к тому, что Казань может стать таким центром, вы видите?
– Центром Казань не будет никогда, потому что проще будет на павильонах Мосфильма и Ленфильма снимать все сериалы. Вы представляете, какие это траты – привезти всю команду в ту же Казань. Кроме того, в столице Татарстана есть только один большой павильон. Остальные – маленькие – там не построишь серьезные декорации.
– Финансирование – проблема, которая напрямую относится и к вашему фильму. В Татарстане практически никто из режиссеров не занимается краудфандингом, но вы на это решились. Сколько вы в итоге собрали?
– 36 тысяч рублей. Мало. Сейчас мы собираем на постпродакшн. Остальные деньги я занимал, вкладывал свои, существенную сумму дал Александр Шульгин.
– Бюджет фильма – один миллион рублей – вы об этом говорили не раз. И на вопрос, можно ли на такие деньги снять хорошее кино, ответили, что можно. Как так получается, что бюджет большого количества российских фильмов огромный, но лучше они от этого не становятся? Они воруют эти деньги?
– Начнем с банального – в Татарстане снимать фильм раз в 10, если не в 100, дешевле, нежели в Москве и Питере. Во-вторых, у нас нет звезд, хотя бывает практика, что они соглашаются сниматься за небольшие деньги, если им нравится идея фильма. Команда у нас минимальная. Средний костяк нашей команды – не больше пяти человек, а на большом проекте там огромный рабочих цех.
– Сколько я читал, так не понял. На каком этапе сейчас съемки?
– По графику – к декабрю закончится съемочный процесс.
– Деньги на это вы нашли, получается…
– Да, фильм точно снимется. Дальше будем работать над озвучкой, монтажом и так далее.
– Вы как-то сказали о своем фильме "Пустота": "Такого визуального стиля в российском кинематографе, а тем более в татарстанском, никогда не было". Скромно. Можно подробнее?
– С российским кинематографом я, наверное, чуть-чуть переборщил – я визуализацию Звягинцева не переплюну. У нас очень мало тех, кто пытается делать красивые изображения, а мы это делать пытаемся. Если будем проигрывать по драматургии, то попытаемся зрителя наградить визуально, чтобы ему было приятно смотреть это кино.
Подписывайтесь на наш канал в Telegram и первыми узнавайте главные новости.
